Взгляните на два очень похожих между собой предложения:

妈妈,来客人了!

Māma, lái kèrén le!

Мама, пришел гость!

妈妈,客人来了!

Māma, kèrén lái le!

Мама, пришел гость!

По сути, речь в обоих предложениях может идти об одном и том же госте 客人 [kèrén], однако, не смотря на одинаковый перевод, смысловой оттенок фраз все же немного различен.

В первом случае тот, кто произносит фразу не знает, что гость должен был прийти. Для говорящего этот визит неожиданный и, чтобы выразить словами эту неожиданность, он поставил глагол [lái] в начало фразы. Конечно, эту неожиданность можно показать, поставив гостя 客人 [kèrén] на место дополнения, но тогда перед ним обязательно должен стоять глагол [yǒu]:

妈妈,有一位客人来了!

Māmā, yǒu yī wèi kèrén lái le!

Мама, пришел гость!

Второй вариант показывает, что говорящий знал о том, что гость придет, и ожидал его. Поэтому, можно, не меняя смысла, поставить гостя 客人 [kèrén] на место подлежащего:

妈妈,那位客人来了!

Māma, nà wèi kèrén láile!

Мама, пришел гость!

Точно таким же способом можно показывать, что речь идет о неопределенной абстрактной вещи:

我去买汉语词典。

Wǒ qù mǎi hànyǔ cídiǎn.

Я иду купить китайский словарь.

А если эта вещь стоит в предложении впереди, то понятно, что речь идет о некоем конкретном экземпляре:

咦,汉语词典哪儿去了?

Yí, hànyǔ cídiǎn nǎ’er qùle?

Ай, куда подевался китайский словарь?



Китайский язык позволяет показать, что речь идет о каком-то конкретном человеке или вещи (то есть и для говорящего, и для слушающего предмет разговора очевиден), разместив его в начале предложения в качестве подлежащего.

В противоположность этому, когда объект беседы непонятен, неожидан или неизвестен, в предложении его помещают на место дополнения ближе к концу фразы.