Взгляните на два очень похожих между собой предложения:
妈妈，来客人了！
Māma, lái kèrén le!
Мама, пришел гость!
妈妈，客人来了！
Māma, kèrén lái le!
Мама, пришел гость!
По сути, речь в обоих предложениях может идти об одном и том же госте [kèrén], однако, не смотря на одинаковый перевод, смысловой оттенок фраз все же немного различен.
В первом случае тот, кто произносит фразу не знает, что гость должен был прийти. Для говорящего этот визит неожиданный и, чтобы выразить словами эту неожиданность, он поставил глагол [lái] в начало фразы. Конечно, эту неожиданность можно показать, поставив гостя [kèrén] на место дополнения, но тогда перед ним обязательно должен стоять глагол [yǒu]:
妈妈，有一位客人来了！
Māmā, yǒu yī wèi kèrén lái le!
Мама, пришел гость!
Второй вариант показывает, что говорящий знал о том, что гость придет, и ожидал его. Поэтому, можно, не меняя смысла, поставить гостя [kèrén] на место подлежащего:
妈妈，那位客人来了！
Māma, nà wèi kèrén láile!
Мама, пришел гость!
Точно таким же способом можно показывать, что речь идет о неопределенной абстрактной вещи:
我去买汉语词典。
Wǒ qù mǎi hànyǔ cídiǎn.
Я иду купить китайский словарь.
А если эта вещь стоит в предложении впереди, то понятно, что речь идет о некоем конкретном экземпляре:
咦，汉语词典哪儿去了？
Yí, hànyǔ cídiǎn nǎ’er qùle?
Ай, куда подевался китайский словарь?
Китайский язык позволяет показать, что речь идет о каком-то конкретном человеке или вещи (то есть и для говорящего, и для слушающего предмет разговора очевиден), разместив его в начале предложения в качестве подлежащего.
В противоположность этому, когда объект беседы непонятен, неожидан или неизвестен, в предложении его помещают на место дополнения ближе к концу фразы.